Неточные совпадения
К этой неприятной для него задаче он приступил у нее на
дому, в ее маленькой уютной комнате. Осенний вечер сумрачно смотрел в окна с улицы и в дверь с террасы; в саду, под красноватым небом, неподвижно стояли деревья, уже раскрашенные утренними заморозками. На столе, как всегда, кипел самовар, — Марина, в капоте в кружевах,
готовя чай, говорила, тоже как всегда, — спокойно, усмешливо...
Дома его встречало праздничное лицо ‹девицы›. Она очень располнела, сладко улыбалась, губы у нее очень яркие, пухлые, и в глазах светилась неиссякаемо радость. Она была очень антипатична, становилась все более фамильярной, но — Клим Иванович терпел ее, — хорошая работница, неплохо и дешево
готовит, держит комнаты в строгой чистоте. Изредка он спрашивал ее...
И на свадьбу не похоже, а скорее на похороны, что у тетеньки все головка болит, а барышня плачут да молчат; да в
доме и приданого не
готовят; у барышни чулков пропасть нештопаных, и те не соберутся заштопать; что на той неделе даже заложили серебро…
Захар и Анисья думали, что он, по обыкновению, не будет обедать
дома, и не спрашивали его, что
готовить.
В
доме пост теперь: «On est en penitence — бульон и цыпленка
готовят на всех — et ma pauvre Sophie n’ose pas descendre me tenir compagnie, [На всех наложено покаяние… и моя бедная Софи не смеет спуститься, чтобы составить мне компанию (фр.).] — жалуется он горько и жует в недоумении губами, — et nous sommes enfermes tous les deux [и мы оба заперты (фр.).]…
В
доме, в девичьей, в кабинете бабушки, даже в гостиной и еще двух комнатах, расставлялись столы с шитьем белья.
Готовили парадную постель, кружевные подушки, одеяло. По утрам ходили портнихи, швеи.
Барыня обнаружила тут свою обычную предусмотрительность, чтобы не перепились ни кучера, ни повара, ни лакеи. Все они были нужны: одни
готовить завтрак, другие служить при столе, а третьи — отвезти парадным поездом молодых и всю свиту до переправы через реку. Перед тем тоже было работы немало. Целую неделю возили приданое за Волгу: гардероб, вещи, множество ценных предметов из старого
дома — словом, целое имущество.
Свадьба была отложена до осени по каким-то хозяйственным соображениям Татьяны Марковны — и в
доме постепенно
готовили приданое. Из кладовых вынуты были старинные кружева, отобрано было родовое серебро, золото, разделены на две равные половины посуда, белье, меха, разные вещи, жемчуг, брильянты.
Весь
дом смотрел парадно, только Улита, в это утро глубже, нежели в другие дни, опускалась в свои холодники и подвалы и не успела надеть ничего, что делало бы ее непохожею на вчерашнюю или завтрашнюю Улиту. Да повара почти с зарей надели свои белые колпаки и не покладывали рук,
готовя завтрак, обед, ужин — и господам, и дворне, и приезжим людям из-за Волги.
Настало и завтра. Шумно и весело поднялся
дом на ноги. Лакеи, повара, кучера — все хлопотало, суетилось; одни
готовили завтрак, другие закладывали экипажи, и с утра опять все напились пьяны.
Следующие 3 дня, 28–30 сентября, я просидел
дома, вычерчивал маршруты, делал записи в путевых дневниках и писал письма. Казаки убили изюбра и сушили мясо, а Бочкарев
готовил зимнюю обувь. Я не хотел отрывать их от дела и не брал с собой в экскурсию по окрестностям.
Так и сделали. Из полученных за пустошь денег Валентин Осипович отложил несколько сотен на поездку в Москву, а остальные вручил Калерии Степановне, которая с этой минуты водворилась в Веригине, как
дома. Обивали мебель, развешивали гардины, чистили старинное бабушкино серебро, прикупали посуду и в то же время
готовили для невесты скромное приданое.
Она
готовила для меня яичницу и потчевала сливками; и тем и другим я с жадностью насыщался, потому что
дома нас держали впроголодь.
Всё в
доме строго делилось: один день обед
готовила бабушка из провизии, купленной на ее деньги, на другой день провизию и хлеб покупал дед, и всегда в его дни обеды бывали хуже: бабушка брала хорошее мясо, а он — требуху, печенку, легкие, сычуг. Чай и сахар хранился у каждого отдельно, но заваривали чай в одном чайнике, и дед тревожно говорил...
Я видел также, что дед
готовит что-то, пугающее бабушку и мать. Он часто запирался в комнате матери и ныл, взвизгивал там, как неприятная мне деревянная дудка кривобокого пастуха Никанора. Во время одной из таких бесед мать крикнула на весь
дом...
Для его приема
готовили главный корпус господского
дома, где на скорую руку переклеивали обои, сбивали мебель, лощили полы, подкрашивали и замазывали каждую щель.
— Да, — отвечал тот, не без досады думая, что все это ему очень нравилось, особенно сравнительно с тем мутным супом и засушенной говядиной, которые им
готовила трехрублевая кухарка. То же почувствовал он, выпивая стакан мягкого и душистого рейнвейна, с злобой воображая, что
дома, по предписанию врача, для здоровья, ему следовало бы пить такое именно хорошее вино, а между тем он должен был довольствоваться шестигривенной мадерой.
—
Дома не
готовили. Там холостые господа стола не держут.
Препотенский был тоже того мнения, но как ни Ахилла, ни Препотенский не обладали достаточною твердостью характера, чтобы настоять на своем, то настоял на своем Термосесов и забрал их в
дом Бизюкиной. По мысли вожака, «питра» должна была состояться в садовой беседке, куда немедленно же и явилась наскоро закуска и множество бутылок пива и меду, из которых Термосесов в ту же минуту стал
готовить лампопό.
Он поселился в четвертом этаже, во дворе того самого
дома, где живет и бывший его патрон, и прозябает под командой у выборгской шведки Лотты, которая в одно и то же время
готовит ему кушанье, чистит сапоги и исполняет другие неприхотливые его требования.
В надворном флигеле жили служащие, старушки на пенсии с моськами и болонками и мелкие актеры казенных театров. В главном же
доме тоже десятилетиями квартировали учителя, профессора, адвокаты, более крупные служащие и чиновники. Так, помню, там жили профессор-гинеколог Шатерников, известный детский врач В.Ф. Томас, сотрудник «Русских ведомостей» доктор В.А. Воробьев. Тихие были номера. Жили скромно. Кто
готовил на керосинке, кто брал готовые очень дешевые и очень хорошие обеды из кухни при номерах.
Это Хрисанф Лукич, по фамилии Транквиллитатин, здоровенный, дюжий, долговязый семинарист [Семинарист — учащийся в духовной семинарии — учебном заведении, которое
готовило служителей церкви.], повадился ходить к нам в
дом — черт знает зачем!
— Ну-с, хорошо… вы
готовьте для наркоза, укладывайте ее, а я сейчас приду, возьму только папиросы
дома.
Дома дочь с матерью куда-нибудь ездили или у них был кто-нибудь; сын был в гимназии,
готовил уроки с репетиторами и учился исправно тому, чему учат в гимназии.
Когда мы еще жили
дома, то батенька говаривали нам, чтобы мысами себя
готовили к тому званию, какое кому нравится, исключая Павлуся, которого предназначил он по бумажной части, говоря:"Горб не помешает тебе быть хорошим юристою".
Восторженное внимание женщин раззудило его, и он стал врать о том, что где-то на Васильевском острове студенты
готовили бомбы, и о том, как ему градоначальник поручил арестовать этих злоумышленников. А бомб там было — потом уж это оказалось — двенадцать тысяч штук. Если бы все это взорвалось, так не только что
дома этого, а, пожалуй, и пол-Петербурга не осталось бы…
Возвратившись домой, я целое утро провел в раздумье, ездил потом к Курдюмову, чтобы растолковать, какое зло принес он любимой им женщине, и прямо просить его уехать из Москвы, заезжал к Надине растолковать ее ошибку, но обоих не застал
дома, или меня не приняли, а между тем судьба
готовила новый удар бедной Лиде.
А я тебя ищу, Кузьма Захарьич!
Вот горе-то на нас! Прокоп Петрович
Казаками убит! А что-то скучно
Все было мне, сижу да заливаюсь
Горючими, а вот к беде и вышло.
Я всех людей из
дому разослала
По бедным, оделить хоть понемногу
За упокой да звать обедать завтра.
Для нищей братии обед
готовлю.
Зайди, Кузьма Захарьич, да зови,
Кого увидишь; вместе помянули б,
Чем Бог послал.
Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долго прохаживаются; но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворные советники большею частию сидят
дома, или потому, что это народ женатый, или потому, что им очень хорошо
готовят кушанье живущие у них в
домах кухарки-немки.
Рымов поклялся. Один из родственников ее приискал ему место в питейной канторе. Не соображая того, что Виктору Павлычу уже сорок пятый год, Анна Сидоровна ревновала его к встречной и поперечной и даже, для этой цели, не держала ни одной женщины в
доме и сама
готовила кушанье.
В третьем часу вместе обедают, вечером вместе
готовят уроки и плачут. Укладывая его в постель, она долго крестит его и шепчет молитву, потом, ложась спать, грезит о том будущем, далеком и туманном, когда Саша, кончив курс, станет доктором или инженером, будет иметь собственный большой
дом, лошадей, коляску, женится и у него родятся дети… Она засыпает и все думает о том же, и слезы текут у нее по щекам из закрытых глаз. И черная кошечка лежит у нее под боком и мурлычет...
При деньгах, так запотроев много, а нет, так денек-другой в кухне и огня не разводят:
готовить нечего; сами куда-нибудь в гости уедут, а старушка
дома сидит и терпит; но, как я, по моему глупому разуму, думаю, так оне и этим бы не потяготились, тем, что теперь, как все это на наших глазах, так оне в разлуке с ним больше убиваются.
Покаместь он будет вести хозяйство на «Соболе», Марья Гавриловна станет
готовить теплое гнездышко для житья с возлюбленным, купит домик, устроит его как следует, а там, по осени, когда и
дом будет готов, и пароходство кончится — веселым пирком да за свадебку…
Тогда было отдано приказанье хозяину в такой-то день в гостиницу никого не пускать, комнаты накурить парижскими духами, прибрать подальше со столов мокрые салфетки,
сготовить уху из аршинных стерлядей, разварить трехпудового осетра, припасти икры белужьей, икры стерляжьей, икры прямо из осетра, самых лучших донских балыков, пригласить клубного повара для приготовления самых тонких блюд из хозяйских, разумеется, припасов и заморозить дюжины четыре не кашинского и не архиерейского [Архиерейским называли в прежнее время шипучее вино, приготовляемое наподобие шампанского из астраханского и кизлярского чихиря в нанимаемых виноторговцами Макарьевской ярмарки погребах архиерейского
дома в Нижнем Новгороде.], а настоящего шампанского.
Географ рассказывал об островах Средиземного моря и о том, что добывается жителями этих островов. Но мне не было решительно никакого дела до островов вместе со всеми жителями и полезными ископаемыми, потому что мне порядком надоели эти острова еще
дома, когда Люда
готовила меня к поступлению в институт.
Мой нареченный отец сидит в столовой. Перед ним дымится в прозрачной фарфоровой чашечке вкусный, крепкий турецкий мокко. На тарелках разложены соленый квели, [Квели — сыр.] настоящий грузинский, который мастерски
готовит Маро и который не переводится в нашем
доме испокон века, пресные лаваши и лобио. Кусок персикового пирога остался, видно, от вчерашнего ужина.
Кто из
дома в
дом перешел на житье,
готовь «боран перехожий», кто хлеб продал на торгу, «спозем» подавай, сына выделил — «деловое», женил его — и с князя, и с княгини «убрусный алтын» да, кроме того, хлеб с калачом; а дочь замуж выдал — «выводную куницу» плати.
Велит лакеем одеваться во время представления и служить во время фокусов на сцене, a
дома обед
сготовить и следить за зверями, кормить их и ухаживать за ними.
Я жил тогда в garni
дома, сделавшегося историческим, на углу Невского и одной из Садовых. В нем позднее произошел взрыв, направленный из молочно-сырной лавки, где Желябов с товарищами
готовил свою адскую машину.
Прежние мои родственные и дружеские связи свелись к моим давнишним отношениям к семейству Дондуковых. Та девушка, которую я
готовил себе в невесты, давно уже была замужем за графом Гейденом, с которым я прожил две зимы в одной квартире, в 1861–1862 и 1862–1863 годах. Ее брат тоже был уже отец семейства. Их мать, полюбившая меня, как сына, жила в
доме дочери, и эти два
дома были единственными, где я бывал запросто. Кузина моя Сонечка Баратынская уже лежала на одном из петербургских кладбищ.
Ежится Евлампий Григорьевич в своей мягкой стеганой шинели. Ему не по себе, точно он перед припадком лихорадки. Слишком уж играли на его нервах, да и еще поиграют. У Лещова он засиживаться не станет… Нет!.. А дома-то?.. Что такое
готовит Марья Орестовна? Господи!..
На этих словах Никанор Валентинович повернулся к стене и тотчас же захрапел. На дворе ветер все крепчал. Но гул вьюги и треск старого
дома не мешали ему спать тяжелым сном игрока, у которого желудок и печень
готовят в скором будущем завалы и водяную.
В
доме князя Ивана Андреевича Прозоровского господствовало необычайное оживление. Привезенные из вотчины девушки шили и
готовили приданое невесте. Она сама все время проводила в московских магазинах за выбором материй или же у подруг за обсуждением разных вопросов, касающихся туалета. Часто подруги и знакомые собирались и у них в
доме.
«Она только обмерла с перепугу, касаточка! Не ожидала, что
готовит ей любимица, цыганское отродье проклятое! Не подслушай Маша, дай ей Бог здоровья, быть бы ей, голубке чистой, в когтях у коршуна! — проносилось в его голове. — Но как же теперь ее в
дом незаметно доставить? — возникал в его уме вопрос. — Надо прежде в чувство привести, да не здесь; на ветру и так с час места пролежала, еще совсем ознобится. Отнесу-ка я ее в сад, в беседку, авось очнется, родная».
21-го числа в панских
домах были сборы: укладывали вещи, съестные припасы, обильный запас вина, и
готовили оружие.
Это привело его в такой восторг, что он немедленно велел осветить весь
дом,
готовить великолепный ужин и разослал гонцов будить всех своих коротких знакомых и звать их сейчас же на бал.
Рассказывали также об игрище, которое
готовили в Питере, о диковинных людях, похожих на зверей, привезенных туда, о слонах, верблюдах, ослах и прочих разнородных животных, на которых будут возиться эти люди по городу, и даже о ледяном
доме, о котором молва успела уже прокрасться в одни сутки из дворца в хижины.
Она быстро вышла в коридор, — и через пять секунд Лука Иванович остался один в своей неприглядной"полухолостой"квартире, теперь превратившейся в настоящую холостую. Вернувшаяся Татьяна осведомилась насчет провизии на обед; но Лука Иванович сказал ей, что обедать он
дома сегодня не будет, да и на ужин чтобы она не трудилась
готовить.
Старшего удалось убедить подождать еще месяц с платой за квартиру. Удалось упросить отсрочки и у прочих кредиторов. А тут еще подвернулся и другой урок. Фруктовщица, как называла за глаза мать Гусынь Верочка, рекомендовала ее в
дом своих знакомых, где требовалось
готовить маленькую дочку. Дела бабушки и Верочки поправились сразу. Верочка ожила, повеселела. Ожила и бабушка. Теперь у нее была возможность приобретать лекарство от ревматизма и питаться не одним картофелем с хлебом.
В губернаторском
доме все это знали, и чуть князь начинал шуметь, сейчас же
готовили для него лошадей «на выскочку». Так в городе и говорили: «вот князь едет на выскочку» — и все по возможности прятались, чтобы не попадаться ему на глаза.